О.Н. Кошутин
Театральность самодеятельности в философствовании.
Философия должна и может излагать истину о мире
не языком отвлечённых формул, как делалось
обыкновенно до сих пор, а языком трагедии!
Театр
стал полем деятельности философов
которые стремились не только объяснить мир,
но и изменить его. На сцене появилась философия,
таким образом, на сцене появилось поучение.
Бертольт Брехт
Возникший дисбаланс между
приватной («интимно-личной») и «публичной» жизнью человека, обессмысливает, по
утверждению Р. Сеннета, исследование человеческого поведения в отрыве от
человеческой морали, поскольку подобный подход не способен к воображению
«социальных отношений вызывающих подлинные чувства» 1. Можно сказать игнорирующий – философствование, в
котором современник нуждается гораздо больше давних предков. При зарождении
философии праксис обыденности подразумевал в себе и саму проблему мироздания.
Скупость научных данных отвела прародителям философии одну сферу – реалии
человеческих отношений. Мифологичность сознания тогдашнего обывателя исходила
из предопределённости всего богами, что не располагало к любителям мудрости.
Лишь исполнение роли вопрошающего дилетанта позволило Сократу начать не
прекратившийся до сих пор собственно философский разговор. Уход в
умозрительность упразднил связь с конкретностью жизни и, как следствие, гнетущие коллизии личной судьбы приводят
нынешнего обывателя не к философу, а к ведающей «заговорами» бабке. При кажущемся
изобилии открытий, наука бессильна оказать эффективную помощь в конкретных
жизненных проблемах. Неспособность их разрешения оформляется в призывы к смене
самого понимания научности, всё чаще предлагается перевести её на язык
«метафор», проще говоря, перейти на язык искусства. Р. Рорти даже настаивает,
что «...именно образы, а не суждения, именно метафоры, а не утверждения,
определяют большую часть наших философских убеждений...» 2, позволяющих говорить «...о
ментальных сущностях без души...» - четвёртом дуализме, основанном на
«отдельном от тела существовании».
Что же может быть
человеческое вне тела, как не социальная связь, научная не разработанность
которой пускает исследователей по сложно изощрённому познавательному пути.
Человек как физический объект доступен для любых исследований, вопрос же - об
конкретно обособленной единице социального давно поставлен, но не разрешён.
Несомненно лишь условие его решения -
помощь искусства, в первую очередь, театра - непосредственно моделирующего
социальное. Театральная сущность не подвластна самым крутым общественным
трансформациям. Начав с изучения императорских театров, продолжив -
революционными, и закончив советскими, В. Филиппов пришёл к закономерному
выводу о стабильности и не заменимости слагаемых театра: драматического
произведения, его сценического воплощения и публики3. Последнее - красочно иллюстрировано словами большого
актёра А.И. Южина, видевшего в публике «...живой экран воспринимающей жизни ...
холст для художника, но холст живой, отзывчивый, помогающий, дополняющий
художника...». Аналогичную функцию выполняют слушатели и для
философствующего.
Жизнь общества - не
прекращающееся состязание. Уже в античности соревновались буквально во всём: и
в физическом и в поэтическом. Философия и возникла, очевидно, как рефлексия,
обобщающая состязательность отрывающихся друг от друга «свободных искусств». Но
сама по себе устремлённость к общности не могла достигнуть цели. Показателен
диалог, когда собеседнику, видевшему в философе - пятиборца уступающего в
отдельных видах состязания, но выигрывающего в итоге, Сократ возразил тем, что
от «человека второго разряда» нет пользы, а философия должна быть «прекрасной и
полезной», заключённой в «справедливости и мудрости», для знания которой, нужно
«познать себя и познать других»; понять, что справедливость и мудрость - это
«то же искусство, что и искусство власти, управления хозяйством». Феномен
подлинного философствования скрыт в этой неразрывности науки и искусства,
воплощённой в успешной реалии жизненной практики. Утрата первоначального смысла
предназначения философии не случайна, до сих пор путь к её тайнам лежит через
изучение истории (и особенностей) прошлых, состоявшихся уже философских
разговоров. Представляется, что в античности к ней приобщали непосредственностью
жизненного общения, через обучение - полиматии.
Употребляя это слово в разных контекстных смыслах, И. Адо признаётся в том, что
«...было бы очень интересно узнать значение термина полиматия...» 4.
Затруднение связано с тем, что саму предметность (и даже форму) занятия
невозможно было зафиксировать в письменном источнике (да и сейчас крайне сложно
описать непосредственность самого искусства общения). В дальнейшем, язык
искусства (условности) «поборол» философский, вынудив его представителей
«окопаться» на территории науки. Длительное время над ними обоими властвовала
(до секуляризации) религия. Возникший позитивизм привёл к пониманию
ограниченной возможности науки, человек стал остро нуждаться в искусстве жизни,
возрождении самодеятельного философствования, когда сухая рациональность ума
сопряжена с эмоционально субъектной свободой практического действия.
В этом смысле, опорными
философскими понятиями служат: «рассудок» и «разум». Под первым подразумевается
нечто рационально стабильное, возможное фиксации и даже объяснению, второе же -
неуловимо в силу его подвижности и изменчивости. Переводя на язык психологии,
можно выразить их поведенческое проявление в том, когда действие: не адекватно
/ адекватно; не оптимально / оптимально, т.е. рассудочно - адекватно, разумно -
оптимально. Не видящий самой ситуации, не осмысляющий её - не адекватен, а
воспринимающий ситуационные границы, рефлектирующий их условность,
совокупность, взаимосвязь и взаимообусловленность - способен к оптимальному
поступку. Если человек руководствуется в проблемной ситуации значимыми
факторами то его поступки - адекватны. Учёт же всех конкретно определяющих
обстоятельств, использование самых эффективных средств - свидетельствует об
оптимальности. Подавляющее количество недоучётов - следствие не достаточности
жизненного опыта, и наоборот, его полнота демонстрирует образец искусства
поведения. Пройдя через множество реалий (прожив жизнь) каждый обретает ту или
иную степень жизненной компетентности, но ведь жажда в нёй возникает в самом
начале самостоятельного жизненного пути, понуждая к поиску средств её тренажа.
И самое лучшее (по Б. Брехту) - театр, со сценой демонстрирующей правильные и
не правильные поступки, где действуют люди, знающие что делают, и люди которые
не знают этого, а само поведение доступно критике, «...вследствие того, что на
передний край выступают скрытые причины...» поступков 5. Это публично проявленное социальное поведение
обострено множественностью состязательности, тот же В. Филиппов предлагает
увидеть - «арену борьбы» (между драматургом и режиссёром, между режиссёром и
актёрами, между актёрами и публикой, между публикой и режиссёром, между
актёрами, между зрителями и т.д.). Конфликт самого произведения (фабула, сюжет)
и соперничество участников действа превращают театральное пространство в
«полигон», позволяющий ускоренно обретать социальную опытность.
Однако театральное
напряжение обязывает соблюдать определённые условия сценического поведения,
поскольку не выверенная условность несёт в себе реверсивное свойство, загоняя
безответственно действующего участника в психическую патологию, которую человек
миновал бы в своей обыденной жизни. В этом смысле, психопатология делиться на
две формы: дереализацию и деперсонализацию. При первой человек лишается
ориентиров в среде, а при второй человек теряет «самого себя». Мерность
театрального задаётся разбегающимися потоками исходящих из состоящих в
«бинарной оппозиции» точек отсчёта: «Я»
противостоит «не - Я» (он, она, оно); «сейчас» противостоит «тогда» (в прошлом,
в будущем, неизвестно когда); «здесь» противостоит «там» (в другом месте,
неизвестно где). Произвольной (либо - невольной) комбинацией этих параметров
(как внутренних актерских установок) определяются все театральные школы и
практики. На протяжении веков идёт соревнование двух основных течений:
актерского «представления» с актерством «переживания». Стремясь добиться
реалистичности действия, К.С. Станиславский пытался разработать третью систему,
однако и сегодня ярые сторонники его «системы» признают невозможность полной
реализации таковой. Сам метр предлагал «учиться разбираться в логике, в
последовательности её чувств» полагаясь на «житейскую мудрость» пока «наука не
поможет найти практически приемлемые
подходы к чужой душе». В чём убедился актёр и режиссёр Н.С. Говоров,
более полувека экспериментально занимавшийся театральными, образовательными,
медицинскими исканиями. Предложенная им методология неразрывной взаимосвязи
искусства с наукой жанра «театр - рассказа» входит в сферу самодеятельного
философствования. По убеждению новатора - оптимальность конкретного социального
поведения следует не из «познания себя и другого», а из целостного движения по
«спирали»: рефлексии, мета - рефлексии, мета-мета - рефлексии. Действие по
«формуле мудрости» разрешает конфликты (т.е. приводит к «полезности») и даёт
новизну ощущений «конкретно-чувственной полноты» жизни (т.е. восприятие
«прекрасного»). Отбор и закрепление лучших из проявленных на сцене вариантов
поведения направлены на достижение художественности.
Благотворное влияние
искусства на научный поиск подтверждено огромным количеством личных признаний
учёных. Обратное, поразительное свидетельство В. Кандинского привёл И. Пригожин
в своём исследовании креативности. Образное восприятие художника изменилось
«научным событием, которое убрало препятствие, заслонявшее мою дорогу: атом
стал сущностью, которая может быть расчленена. Эта делимость атома вызвала
смятение в моей душе, подобное краху всего мира. В один миг и совершенно
внезапно самые тяжеловесные и прочные стены, как и все вещи, стали
неопределёнными, шаткими, рыхлыми и неустойчивыми. Я был бы даже не очень
сильно удивлён, если бы прямо передо мной камень растворился в воздухе,
превратившись в невидимое». Искусство с наукой через образование формируют
культурное содержание обычной жизни сообщества людей. В котором, типологическим
критерием действия конкретного субъекта является - агрессия, с её крайними
«полюсами» насильственного прекращения жизни человека: убийством «врага» либо
суициде. Агрессивность гарантировала решение проблем (либо избавление от них);
расхожая фраза - «нет человека - нет проблемы» подразумевает не только
фактическую ликвидацию, но и лишение работы – увольнение и т.д. Сейчас,
полагает И. Пригожин, наиболее существенным является переход «от культуры войны
к культуре мира». Последовательность бифуркаций придаёт, по его мнению, природе
«исторический аспект» и «кажется, что на всех уровнях организации природа
обнаруживает свой эволюционный нарратив»
6. Напрашивается соображение о возможном изменении и звериных
контактов животных в сторону большей терпимости особей друг к другу. Если наши
предшественники смогли преобразовать инстинкт «зверства» (возвращающийся в
запредельных конфликтах и при психической патологии) став людьми, то отмеченный
«аспект» должен бы способствовать и представителям иных биологических видов.
Однако сдержанность животных появляется лишь при их «одомашнивании», как бы -
«очеловечивании», когда они подвергаются именно человеческому воздействию. И
наоборот, попавший в социальную изоляцию человек - дичает, как это произошло,
например, с реальным прототипом литературного «героя» Робинзона Крузо. Находя
подтверждение своих взглядов в долженствовании «растения «решать» когда оно
будет цвести», нобелевский лауреат обратился к вечности вопроса - в чём
смысл «существования» человека? И
ответил, - в признании себя «частью вселенной, в которую мы погружены,
претерпевающей процесс «конструирования»; «существовать - это участвовать».
Очевидно, в указанном процессе. И Пригожин предвещает приближение видения, в
рамках которого «скорее становление, чем бытие, является фундаментальным
началом. Индивид одновременно и чётко выделяется из среды, и в то же время
погружён в неё».
М. Бубер видел
самостоятельную автономность в возможности человека «взлететь в мощном прыжке
над наличной ситуацией, перелететь горизонт повседневности». Принципиальная недостижимость «горизонта»
замкнула античный социум в полисе, за пределами которого, Аристотель считал
одинокое существо «либо зверем, либо ангелом».
Происходившая «в пределах одного круговорота солнца» жизненная
событийность, предопределила выраженный устами Аристотеля принцип тогдашнего
театра. Рассудочное единство драматического действия протекало в границах
ситуации, сдерживающей и упорядочивающей эмоции. Современная жизнь включает
человека во множество ситуаций, зачастую конфликтующих друг с другом.
Социальная компетентность достигается через видение границ, осмысление
контекста проблемы, умение дистанцирования, обретение стратегии и тактики
индивидуального поведения. Соответственно, разрабатываются иные театральные
технологии. Сравнив «Аристотелевскую» драму с эпической («брехтовской»), Л.Н.
Любинская и С.В. Лепилин выявили 7
их различия: хронологическую упорядоченность сменила свобода оперирования
пластами времени, приобрело значение «авторское время», событие-сцена
совместилось с рассказанным со сцены и т.д. Б. Брехт настаивал - сама форма
«эпического» должна «повествовать». Именно нарратив связывает и взаимно
обуславливает социальные ситуации. Апеллируя «не столько к чувству, сколько к
разуму зрителя», эпический театр символизирует собой возврат к
философствованию. По суждению Б. Брехта «публика мысленно создаёт другие
отношения и ситуации, и, следя за действием, противопоставляет их тем, которые
показывает театр. Тем самым публика сама превращается в рассказчика».
Как писал Ж. Ф. Лиотар,
«говорить - значит бороться», но состязаются и молчания. В. Филиппов приводит слова А.И.
Южина-Сумбатова, что спектакль - это «...людские голоса, людское молчание...».
И в обычной жизни, отмечает Р. Сеннет, молчание стало «способом присутствия в
публичной жизни (особенно на улице)» - горожанин обречён на жизнь среди
«незнакомцев», и проявленное им («на их глазах») поведение (в т. ч. вербально
молчащее) публично. Взаимодействие жителей - это демонстрация «масок» и
исполнение «ролей», переместившихся в обычную жизнь из театра. Статичные
натуральные «маски» заместились динамично «мимико-кинестетичной»
жестикуляционной выраженностью. Роль исходно - запись на «свитке» (заготовленная
речь) - литературное произведение. Театральное исполнение воплощает и то и
другое в персонаже, когда актёр произносит не от себя (от персонажа) не свою (а
персонажа) речь. Искусство делать это, сродни способности философа выражать
кристаллизованную веками «мудрость». Добиться этого в непосредственном контакте
крайне сложно, причём, не театрально - не возможно. Как правило, любителей
приобщает к ней письменный текст. Но «чужое» становится «своим» для читателя,
настаивает М.Н. Куфаев, лишь через преодоление «себя». Преодолевает «своё»
через «чужое» и автор, выражающий свои мысли «посредством принадлежащих всем
слов», тем самым, обрекаясь на достижение консенсуса с обществом, т.к. «природа
книги двояка, и своей социальной стороной является достоянием всего общества, а
не одного читателя» 8.
Феномен книги порождает фантом дуализма (отмеченный Р. Рорти) снимаемый
участием в театральном действе, дающем ощущение социальной целостности.
В последнее время, внимание
исследователей направлено на изменениях в структуре и характере социальных
взаимодействий в развитых западных обществах. Социальное напряжение дало
«трещины» по линии - идентичности / различения. Классическая дилемма: отдельный
человек - общество перекрывается спецификой коллективного самоопределения
групп. Таковые начинают выдвигать притязания, требуя признания своих
особенностей, с сохранением за ними власти над составляющими их членами. У.
Кимлика отметил механизмы этого процесса «внешней защиты» - направленной против
«большого общества», и «внутренних ограничений» - препятствующих членам
изменить традиционные полномочия и порядки. Возникает «рассеянный суверенитет».
С. Бенхабиб констатировала «эффект расщепления» гражданства - разрыв связей
между его компонентами: коллективной идентичностью, политическими правами и
правами на социальное обеспечение. Жизнь конкретного человека, заметил У. Бек,
становиться «биографическим решением системных противоречий». С. Бенхабиб
обоснованно настаивает на создании «совещательных дискурсивных пространств», где
акторы могли бы договариваться «об изменении собственных нарративов» 9, которые, по её мнению,
определяют тип и структуру человеческого действия. Формирующегося в результате
«двойной герменевтики: определением что делаем, с помощью сообщения о том, что
делаем», причём, отношение актора к собственным действиям, оформляется
«нарративом второго порядка» - оценкой сообщений о действиях первого порядка.
Культура задаёт «горизонт осмысления» бесконечной череды событий, разделяя их
на «плохие» и «хорошие». Погружённость в «паутину нарративов» (Х. Арендт)
повседневности всё сильней отягощается конкуренцией нарративов устанавливающих
границы по отделению «нас» от «них», «других». Исследовательница убеждена, -
понимание того, что «другой» всегда «внутри нас» возможно лишь в «комплексном
культурном диалоге», в котором «публичность убедительных аргументов» приведёт к
«расширенной ментальности» участников.
Либерализм, защищающий
жёсткость границ между «публичным» и «частным», возмущает С. Бенхабиб. Она
безукоризненно находит слабые места в концептуальной модели «перекрестного
консенсуса» Д. Роулза: ограничение социального пространства для выражения
общественного разума и повестки дня для спора, предписание стандартов
размышления. От себя, предлагая для достижения согласия - учёт «слабых
трансцендентальных условий» и следование
основополагающим принципам: эгалитарной взаимности, добровольного
самопричисления, свободы выхода и ассоциации. Но, ратуя за двухуровневую
«совещательную демократию», и она вынуждена признать в дискурсивной этике не
конкретный проект, а «идеализированную» модель. Констатируя затруднённость к
согласию и «эпистемологических», и «моральных» современников, исследовательница
обоснованно указывает на отсутствие в «системах их верований» - «логической
связности и систематизированности, присущей научному мировоззрению». Акцентируя
ориентацию демократического диалога «на один и тот же горизонт знания», С.
Бенхабиб полагает, что движение к нему осложнено не совпадением «временных
горизонтов опыта», следующих из различия общественных форм жизни. Рассмотрев
проблему синтаксиса и семантики доводов в публичной сфере, она признала -
жёстким, но полезным известное положение Ю. Хабермаса, что - «консенсус,
обретённый через обсуждение, должен быть основан на идентичных доводах, равным
образом убедительных для сторон». Однако, перенос понятия идентичности с личной
и коллективной самоопределяемости на сам аргумент дискурса не проясняет его
значения, напрямую связанного с театральной природой коллективного
коммуникативного действа, когда «выступающий» не «наедине» с кем-то, а всегда
включён в контакт с публикой. Путь к согласию договаривающихся преграждает
реалия разноуровневости жизненных индивидуальных компетентностей, и поэтому
«вертикальное общение» возможно лишь через уравновешивание («подтягивание»)
менее компетентного участника общения до уровня более компетентного. Что
требует специального, объективно обоснованного подхода, например, реализации
предложенной Н.С. Говоровым методологии «научно-общественного полилога» 10, конвенциональной
процедуры, выведенной из законов развития психики. Её социальная протяжённость
маркирована следами различения людей: племенными, семейными, религиозными,
национальными, языковыми и др. Осуществляемого через «искусство разделения» (М.
Уолцер) и стимулированного социально. Желание «отрыва» от природного родило
Сократовскую идею общих жён, им объяснявшаяся мифом о «земле - матери всего».
Платон видел достижение единства полиса в солидарности «рождённых от земли» - в
конце особого цикла спаривания. Но женщин разделили на гражданок и рабынь.
Поняв, что гражданин в олигархии не равен гражданину в демократии Аристотель,
тем самым, выявил суть социального статуса. А размышлявший о философии будущего
Л. Фейербах констатировал - «человеческая сущность налицо только в общении, в
единстве человека с человеком, в единстве, опирающемся лишь на реальность
различия между Я и Ты» 11.
К. Маркс разъяснил человечеству силу социального - преодолевающего всеобщность
«природных уз». Дошедшёю уже до «генной инженерии» и клонирования, направленных
на прекращение природного разнообразия людей.
Но вдруг «исчез субъект» и
«автор умер». Затем «поплыла» и телесность. Неудивительная для наших дней смена
пола (хоть и ограниченная - без репродуктивной функции) не предел. Для М.А.
Пронина несомненна «смена психофизиологии человека» 12 (?) влекущая за собой «смену статуса сознания и
статуса личности», что переводит, по его мнению, феномен «обращения в философы»
из профессионального фольклора «...в научный факт...» описания качественной
трансформации человека, обеспечивающей его адекватное пребывание (полноценную
жизнедеятельность) в реальности «человека философствующего». Предлагая для
сохранения ряда традиционных ценностей философствование «осторожного
консерватизма» 13, В.А.
Лекторский не исключает отброса иллюзии единства «Я», тем самым и самого «Я»,
поддерживаемой лишь традициями нашей культуры. Заявляя о поверхностности (в
ряде отношений) постмодернистских представлений о «Я», эпистемолог акцентирует
внимание на «многослойности» единого «Я», - «рефлетирующего» и
«рефлектируемого»; «подлинного Я» и «социального Я» и т.п. Опасаясь безудержной
проективно-конструктивистской установки цивилизации, он обращает внимание на
угрозу распада «Я» и самой «ткани социальности». Видя в особости
интернетовского «виртуального Я» возможность для его ценностного
превосходства на реальным «Я» создателя.
В.А. Лекторский указывает, что «Я» - «есть рефлексивный феномен», производный
от «коммуникации с другими и действий в социальном пространстве». Актов имеющих
целью - изменить позицию «другого» и утвердить «свою». Взаимодействий
направленных на изменение «другого» и «себя». Он допускает принципиальную
возможность коммуникационного контакта
(исследователя с исследуемым) ведущего к изменению основного правила
действия, интерпретации, переосмысления «...коренного нарратива...» 14. Так знание
(гуманитарное) включается в жизнь человека и общества, творя «...новую
ситуацию». Новизна, которой, оставляет человека «в ситуации», как заметил К.
Ясперс - «человеческое бытиё есть бытиё в ситуации». В.А. Лекторский видит
задачу гуманитарного знания не в «создании способа контроля за социальными
процессами и способов манипуляции поведением человека, не в расшифровке
внутренних состояний сознания и описания способов социальных действий», а во
«включении его в качестве одной из компонент в сам процесс осмысления
социальной реальности, других людей и самого себя и изменения социальной и
человеческой реальности в ходе подобного включения».
Речь - «орудие» человечности породила единство
рефлексии и чувства: «Мы», «Ты», «Я». Её производное - нарратив, задаёт
социальные ситуации и формирует способы действия в ней. Соответственно,
«разрывы» и «разломы» речи «раскалывают» и «расщепляют» человеческое «Я»,
«расчленяя» социальное и чувственное на фрагменты. Ответственное владение её,
развитость навыков общения превращает киберпространство в техническое пособие.
Виртуальная «страшилка» которого куда безобидней страшного мифа в период
античности, когда виртуальность субъективной реальности воспринималась за
действительность, и боги буквально «руководили» человеком. Современник вправе
игнорировать компьютер, интернет и всё, что с ними связно, а тогда даже
подозрение в отвержении богов стоило Сократу (!) жизни. Единство человеческой
истории скреплено креативно развивающейся театральностью. Технологические
модели которой реализуются в сценических обстоятельствах переходом от «Я» к «не
- Я», публичном становлении «другим» (социально «переодетым»). Развивающее
личность движение к оптимуму, через тренаж социальной рефлективности и
чувственности (раздвижения порогов), возможно лишь посредством реалистичности
действа, а все иные (не реалистичные) способы действия вводят в психическую
патологию.
Свобода и искусство
«нарратива» определяют жизнь человечества. Величье Сократа (затем, и Иисуса из
Назарета) сложилось из уникального опыта проповедования, следовавшего из
индивидуальной способности сочетать то - Что говорить, с тем - Как говорить.
Мастерски владея устной речью и актёрством непосредственного публичного
выступления, оба не оставили письменного наследия. Грамотность современного
человека предопределена устно-письменной речью. Нынешнее философствование
устремлено к оптимальному варианту переплетения этих компонентов, гарантирующего
проведение коллективного полилога (диалога) за который ратуют учёные и
общественность. Как справедливо замечено А. Янг, - отдельный «нарратив» это
условное знание, а «комбинация нарративов» создаёт «коллективную социальную
мудрость» 15, которую
невозможно обеспечить с позиций отдельно взятого человека. Сократовское
дилетантское вопрошание (стимуляция общения) - непреложное условие для
взаимопонимания любителей «мудрости». Значимость «дилетантизма в науке»
показана А.И. Герценом. Благодаря субъективности языка научность - и факт
«открытия», и его интерпретация, т.е. искусство владения речью. Развитость
навыков общения - «ключ» к искусству жизни, а театр - «полигон» где достигают
«мастерства» слова. По Б. Брехту - театр века науки превратит «диалектику в наслаждение».
Ведь как утверждал В. фон Гумбольдт, «мыслить - значит примыкать своей мыслью к
общечеловеческой».
Литература:
1. Р.
Сеннет. Падение публичного
человека. М. 2003 г.
2. Р. Рорти.
Философия и зеркало природы.
Новосибирск. 1997 г.
3. Филиппов
В. Беседы о театре (опыт введения в театроведение). М. 1924 г.
4. И. Адо.
Свободные искусства и философия в античной мысли. М.
2002 г.
5. Б.
Брехт. Театр. Том 5/2.
М. 1965 г.
6. И.
Пригожин. Очеловечивание человека, креативность природы и креативность
человека.//Вызов пониманию.
Стратегии развития науки в современном мире.
М. 2004г.
7.
Любинская Л.Н. Лепелин С.В. Философские проблемы времени в контексте
междисциплинарных исследований.
М.
2002 г.
8.
Куфаев М.Н.
Проблема философии книги. Книга в
процессе общения. М. 2004 г.
9.
С. Бенхабиб.
Притязания культуры. М. 2003 г.
10. Говоров Н.С. Научный потенциал методологии создания гражданского общества. // Стратегии формирования
гражданского общества в России. Материалы Второго российского научно - общественного форума. СПб. 2002г
11.Л. Фейербах. Основные положения философии будущего // Избран. философ. произведения. Том 1. М. 1955 г.
12. М.А. Пронин. Увидеть человека (памяти И.Т. Фролова). // Наука Общество Человек. К 75-летию со дня
рождения академика И.Т. Фролова. М. 2004 г.
13. Лекторский В.А. Умер ли человек? // Наука Общество Человек. К 75-летию со дня рождения академика И.Т. Фролова. М. 2004 г.
14. Лекторский В.А. Человек как предмет исследования. // Там же.
15. Цитата по С. Бенхабиб. Притязания культуры. М. 2003 г.
______________________________________________________________________________________________